Скворец
Ходил я в лес гулять. В лесу тихо, только слышно иногда, как деревья от мороза трещат.
Ёлки стоят и не шелохнутся, на ветках подушки снега намело.
Я ногой по ёлке ударил — целый сугроб мне свалился на голову. Стал я снег стряхивать, смотрю — идёт девочка. Снег ей по колено. Отдохнёт немножко и опять идёт, а сама вверх на деревья смотрит, ищет что-то.
Девочка, что ты ищешь?
Девочка вздрогнула, посмотрела на меня:
Вышел я на тропинку, с тропинки в лес не сворачиваю, а то и так полные валенки снега набралось. Погулял я немножко, ноги замёрзли. Пошёл домой.
На обратном пути смотрю — опять эта девочка идёт впереди меня по тропинке тихо-тихо и плачет. Я её догнал.
Отчего, — говорю, — ты плачешь? Может, я помогу.
Посмотрела она на меня, вытерла слёзы и говорит:
Мама комнату проветривала, а Борька, скворец, в форточку вылетел и улетел в лес. Теперь он ночью замёрзнет!
Чего ж ты раньше молчала?
Боялась, — говорит, — что ты Борьку поймаешь и возьмёшь себе.
Стали мы вместе с девочкой Борьку искать. Спешить надо: темнеть уже стало, а ночью Борьку сова съест. Девочка в одну сторону пошла, а я в другую. Каждое дерево осматриваю, нигде нет Борьки. Хотел я уже обратно идти, вдруг слышу — девочка кричит: «Нашла, нашла!»
Подбегаю я к ней — стоит она около ёлки и показывает наверх:
Вот он! Замёрз, бедный.
А на ветке сидит скворец, перья распушил и одним глазом смотрит на девочку.
Девочка его зовёт:
Боря, иди ко мне, хороший!
А Боря только к ёлке прижался и идти не хочет. Тогда я на ёлку полез, чтоб его поймать.
Только до скворца долез, хотел схватить, а скворец к девочке на плечо перелетел. Она обрадовалась, спрятала его под пальто.
А то, — говорит, — пока донесу до дому, замёрзнет.
Пошли мы домой. Темно уже стало, огоньки в домах зажглись, ещё немного осталось дойти. Я спрашиваю у девочки:
А давно у тебя скворец живёт?
А сама быстро идёт, боится, что скворец под пальто замёрзнет. Я за девочкой иду, стараюсь не отставать.
Пришли мы к её дому, девочка попрощалась со мной.
До свиданья, — только мне сказала.
Я на неё долго смотрел, пока она валенки на крыльце чистила от снега, всё ждал, что девочка мне скажет ещё что-нибудь.
А девочка ушла и дверь за собой закрыла на щеколду.
Ука
Собирал я на болоте клюкву. Набрал полкорзинки, а солнце уже низко: из-за леса выглядывает, вот-вот скроется.
Спина устала немножко, распрямился я, смотрю — пролетела цапля. Наверное, спать. Она на болоте давно живёт, я её всегда вижу, когда она пролетает.
Солнце уже зашло, а светло ещё, небо на том месте красное-красное. Тихо вокруг, только кто-то кричит в камышах, не очень громко, а слышно далеко: «Ук!» Подождёт немножко и опять: «Ук!»
Кто же это такой? Я этот крик и раньше слышал, только не обращал внимания. А сейчас мне как-то любопытно стало: может, это цапля так кричит?
Стал я ходить около этого места, где крик слышен. Близко совсем кричит, а никого нет. Темно скоро будет. Пора домой. Только немного прошёл — и вдруг кричать перестало, не слышно больше.
«Ага, — думаю, — значит, здесь!» Притаился я, стою тихо-тихо, чтоб не спугнуть. Долго стоял, наконец на кочке, совсем рядом, откликнулось: «Ук!» — и опять тишина.
Присел я, чтоб получше разглядеть, смотрю — лягушечка сидит и не шевелится. Маленькая совсем, а кричит так громко!
Поймал я её, в руке держу, а она даже не вырывается. Спинка у неё серая, а брюшко красное-красное, как небо над лесом, где зашло солнце. Посадил я её в карман, корзиночку с клюквой взял — и домой. В окнах у нас уже свет зажгли, наверно, сели ужинать.
Пришёл я домой, дедушка меня спрашивает:
Куда ходил?
Ловил укалку.
Он не понимает.
Что, — говорит, — за укалка такая?
Полез я в карман, чтоб её показать, а карман пустой, только немножко мокрый. «У, — думаю, — противная Ука! Хотел её дедушке показать, а она убежала!»
Дедушка, — говорю, — ну, знаешь, Ука такая — она вечером всегда на болоте кричит, с красным животом.
Дедушка не понимает.
Садись, — говорит, — ешь да спать ложись, завтра разберёмся.
Встал я утром и весь день ходил, всё про Уку думал: вернулась она на болото или нет?
Вечером пошёл я опять на то же место, где поймал Уку. Долго стоял, всё слушал: не закричит ли.
«Ук!» — где-то сзади крикнула. Я её искал, искал, так и не нашёл. Подойдёшь поближе — молчит. Отойдёшь — опять начинает кричать. Наверное, она спряталась под кочку.
Надоело мне её искать, пошёл я домой.
Зато теперь-то я знаю, кто на болоте вечером так громко укает. Не цапля это, а маленькая Ука с красным животиком.
Верблюжья варежка
Вязала мне мама варежки, тёплые, из овечьей шерсти.
Одна варежка уже готова была, а вторую мама до половины только связала — на остальное не хватило шерсти. На улице холодно, весь двор снегом замело, гулять меня без варежек не пускают — боятся, что отморожу руки. Сижу я у окна, смотрю, как синицы на берёзе прыгают, ссорятся: наверное, жучка не поделили.
Мама сказала:
Подожди до завтра: утром пойду к тёте Даше пойду, попрошу шерсти.
Хорошо ей говорить «до завтра», когда я сегодня гулять хочу! Вон со двора к нам дядя Федя, сторож, идёт без варежек. А меня не пускают.
Вошёл дядя Федя, снег веником отряхнул и говорит:
Мария Ивановна, там дрова на верблюдах привезли. Будете брать? Хорошие дрова, берёзовые.
Мама оделась и пошла с дядей Федей дрова смотреть, а я из окошка выглядываю, хочу верблюдов увидать, когда они с дровами выезжать будут.
С одной подводы дрова выгрузили, верблюда вывели и привязали у забора. Большой такой, лохматый. Горбы высокие, как кочки на болоте, и набок свешиваются. Вся морда верблюда покрыта инеем, и губами он что-то всё время жуёт — наверное, хочет плюнуть.
Смотрю я на него, а сам думаю: «Вот у мамы шерсти на варежки не хватает — хорошо бы верблюда остричь, только немножко, чтобы он не замёрз».
Надел я быстро пальто, валенки. Ножницы в комоде нашёл, в верхнем ящике, где всякие нитки, иголки лежат, и вышел на двор. Подошёл к верблюду, погладил бок. Верблюд ничего, только косится подозрительно и всё жуёт.
Залез я на оглоблю, а с оглобли сел верхом между горбами.
Повернулся верблюд посмотреть, кто там копошится, а мне страшно: вдруг плюнет или сбросит на землю. Высоко ведь!
Достал я потихоньку ножницы и стал передний горб обстригать, не весь, а самую макушку, где шерсти больше.
Настриг целый карман, начал со второго горба стричь, чтобы горбы были ровные. А верблюд ко мне повернулся, шею вытянул и нюхает валенок.
Испугался я сильно: думал, ногу укусит, а он только полизал валенок и опять жуёт.
Подравнял я второй горб, спустился на землю и побежал скорей в дом. Отрезал кусок хлеба, посолил и отнёс верблюду — за то, что он мне дал шерсти. Верблюд сначала соль слизал, а потом съел хлеб.
В это время мама пришла, дрова выгрузили, второго верблюда вывели, моего отвязали, и все уехали.
Мама меня дома бранить стала:
Что же ты делаешь? Ты же простынешь без шапки!
А я правда шапку забыл надеть. Вынул я из кармана шерсть и маме показал — целая куча, совсем как овечья, только рыжая.
Мама удивилась, когда я ей рассказал, что это мне дал верблюд.
Из этой шерсти мама напряла ниток. Целый клубок получился, варежку довязать хватило и ещё осталось. И теперь я хожу гулять в новых варежках. Левая — обыкновенная, а правая — верблюжья. Она до половины рыжая, и когда я смотрю на неё, то вспоминаю верблюда.
Белёк
Куда ни глянешь, вокруг одни льды. Белые, зеленоватые, блестящие на солнце. Я стал вглядываться в узкую полоску воды, которую разрезал во льдах наш корабль.
И вдруг я увидел два чёрных глаза. Они смотрели на меня со льдины, медленно проплывавшей мимо.
Стой! Стой! Кто-то за бортом! — закричал я.
Корабль замедлил ход и остановился. Пришлось спустить шлюпку и вернуться к льдине.
Льдина была покрыта искрящимся снегом. И на снегу, как на одеяле, лежал белёк — детёныш тюленя.
Тюлени оставляют своих малышей на льду, и только утром приплывает к бельку мать, покормит молоком и опять уплывает, а он весь день лежит на льдине, весь белый, мягкий, как плюшевый. И если бы не большие чёрные глаза, я его не заметил бы.
Я принёс ему бутылочку молока, но белёк пить не стал, а пополз к борту. Я оттащил его обратно, и вдруг из его глаз покатилась сначала одна слеза, потом вторая, и так и посыпали градом. Белёк молча плакал. Матросы зашумели и сказали, что надо скорее положить его на ту льдину. Пошли к капитану. Капитан поворчал-поворчал, но всё же развернул корабль. Льды ещё не сомкнулись, и по водяной дорожке мы пришли на старое место. Там белька снова положили на снежное одеяло, только на другую льдину. Он почти перестал плакать. Наш корабль поплыл дальше.
Размножение
Как уже было сказано выше, с зимовки скворцы возвращаются одними из первых, принося в наши края на своих крыльях весну. Сначала прилетают, как правило, самцы и сразу начинают искать комфортные места для формирования своих гнезд.
Еще всюду лежит снег, едва наметились первые проталины, а женихи уже пробуют свои голоса. Так, в Швеции и Восточной Европе певца можно услышать в конце февраля, у нас, в средней полосе России, в середине марта, а в северных областях – в начале мая. Через некоторое время появляются самки. К их прилету самцы успевают не только занять место для гнезда и отточить свои музыкальные способности, но еще и подраться со своими соседями-конкурентами.
Место для будущего дома выбирает самец. Это должно быть закрытое пространство природного или рукотворного происхождения. Он высматривает в округе дупло, щель в скале, нору высокого берега реки, углубление под крышей, пустоты за обшивкой дома или окна.
Скворец не может долбить дерево, как дятел, поэтому охотно занимает предложенные человеком деревянные скворечники, часто выселяя из них воробьев.
Интересный момент: иногда жених отмечает место для будущего гнезда, принося пучок травы или даже цветок, дополнительный «галантный жест», рассчитанный на то, чтобы самка выбрала именно его.
Когда место гнездования выбрано, скворец принимается исполнять свои лучшие арии, на которые откликается самка. Орнитологи установили, что половина самцов полигамны и ухаживают сразу за несколькими самками, но остаются с самой первой.
В семействе скворца постройкой гнезда занимается в основном самка, ее партнер помогает разве что добывать строительный материал: веточки, солому, стебли травы, мох, птичий пух. Короче, для подстилки птицы тащат все, что могут раздобыть во дворе, в лесу или на лугу.
Скворцы выводят птенцов дважды в год. Первую кладку яиц (в зависимости от региона) самка делает с середины апреля до середины мая. У обыкновенных скворцов обычно 5–6 голубых яиц размером 19 -30 мм (самка откладывает их по одному в сутки). Это немного, но зато родители успевают вывести птенцов дважды за лето.
Самка насиживает кладку в среднем 14 дней, ненадолго отлучаясь, чтобы поесть. В её отсутствие этим занимается будущий отец.
Вылупившиеся скворчата едва покрыты белесым пушком, они беспомощны, но уже могут оставаться одни, пока родители добывают корм. Делают это оба родителя одновременно. Малыши невероятно прожорливы, поэтому чтобы накормить своих детишек, папка с мамкой совершают до 300-400 вылетов в день в поисках корма.
Скворцы-желторотики сначала едят только мягких гусениц и червей, позже родители потчуют их кузнечиками, жуками и даже улитками. Через 20 дней птенцы готовы питаться самостоятельно, но родители ещё дней пять будут проявлять заботу о них.
В трехнедельном возрасте птенцы понемногу начинают летать (нередко взрослым скворцам приходится хитростью подталкивать желторотиков к первому полёту, например, выманивая их из гнезда лакомым кусочком), а еще через пару недель становятся вполне самостоятельными.
Интересный момент: Скворцы, высиживая, а затем охраняя свое потомство, всегда находятся рядом с гнездом, стараясь не подпускать к нему других птиц. Кормятся они с полей, огородов и с дач, а также берегов близлежащих водоемов.
После того, как птенцы второй кладки покинут гнезда, скворцы вновь собираются в стаи и готовятся к отлету. Перелёт скворцов – это особое зрелище. Птицы собираются в огромные стаи, состоящие из нескольких тысяч особей, и взлетают группами с интервалом в несколько минут. При этом синхронно и очень красиво летят высоко в небе, совершая все повороты единообразно и синхронно.
Описание вида
Скворцы отличаются достаточно массивным телом, пропорциональной головой округлой формы, а также красновато-коричневыми лапками. Взрослые особи вырастают в длину не больше 22 см и имеют при этом размах крыльев около 40 см, а вес не более 75 гр.
Внешне скворцы имеют некоторое сходство с черными дроздами, поскольку имеют практически одинаковые размеры, а также желтый окрас клюва и темное оперение. Отличить от дрозда скворца можно по его короткому хвосту, по наличию большого количества светлых крапинок, разбросанных по его оперению, а также умению ловко бегать по поверхности земли, в то время, как дрозды перемещаются с помощью прыжков.
С наступлением весны светлые крапинки больше выделяются у самок, но с наступлением осени этот признак нивелируется.
Немного согнутый, острый и достаточно длинный клюв птицы обладает так называемым «эффектом хамелеона», который заключается в следующем: в брачный период клюв окрашивается в жёлтый цвет, это своего рода сигнал, что птица готова к спариванию и рождению потомства. В остальное же время клюв скворца окрашен в чёрный цвет. До наступления полового созревания, у молодых скворцов цвет клюва буро-черный. Молодых птиц также выдает окрас оперения, который характеризуется бурыми оттенками, без наличия характерного глянца. Крылья с особой закругленностью, а область горла более светлая.
Интересный момент! Цвет металлического отлива оперения не зависит от наличия красящего пигмента, а связан с особым строением самих перьев. При изменении угла наклона перьев может изменяться и тон отлива, принимая различные оттенки (фиолетовые, зеленые и др.).
На вокальных данных шпака хочется остановиться отдельно.Эти птицы относятся к роду певчих, но пение скворцов ничем особо не примечательно. Их песни приятны на слух и состоят из широкого диапазона мелодичных оборотов, а также различных немузыкальных звуков — треска, щелчков, звуков, похожих на стук пишущей машинки и др. Дело в том, что скворцы – талантливые артисты-пересмешники. Их способность подражать голосам других птиц, звукам живой и неживой природы просто поражает!
Они могут мастерски имитировать голоса таких птиц, как иволги, жаворонки, сойки, дрозды, камышовки, варакушки, ласточки, куры и петухи, утки (Орнитологи, изучавшие песни обыкновенного скворца, узнают в них голоса около 20 видов птиц!). Эти пичуги легко могут воспроизводить звуки, которые издают собаки, кошки, овцы, лягушки и т.д. Скворцы могут даже говорить по-человечески, если постоянно слышат разговоры, правда, фразы они выстраивают неосмысленно.
Когда скворцы поют, они как бы тянутся вверх, широко открывая клюв и трепеща своими крыльями. Все звуки скворцы издают достаточно быстро, после чего выступление завершается пронзительным верещанием и «чоканьем», а затем певец замолкает.
Скворец подаёт голос в момент опасности, при передаче сигналов сородичам или в спорах за территорию. В момент нервного возбуждения птица бодро «чирикает». Позывка — короткий сигнал скворца, звучит как «чр-р».
Более взрослые особи обладают более обширным репертуаром. Каждый скворец составляет свои «концертные номера» индивидуально, в них входит несколько песен. Сольное выступление состоит из фрагментов, каждый из которых скворец может повторять звуками разной высоты. Скворец поёт в течение всего года. В брачный период, когда самец выбирает место для будущего гнезда, он голосит часами напролёт, ведь его «вариации» должны понравиться даме, а своих конкурентов оповестить о том, что территория занята. Самки, кстати, тоже поют, но гораздо скромнее, и совсем не подают голоса, когда высиживают птенцов. Самцы делают перерыв в вокале только во время линьки.
Чудесная лодка
Мне надоело жить в городе, и весной я уехал в деревню к знакомому рыбаку Михею. Михеев домик стоял на самом берегу речки Северки.
Чуть свет Михей уплывал на лодке рыбачить. В Северке водились огромные щуки. Всю рыбу они держали в страхе: попадались плотвички прямо из щучьей пасти — на боках чешуя ободрана, как будто оцарапали гребёнкой.
Каждый год Михей грозился поехать в город за щучьими блёснами, да никак не мог собраться.
Но однажды Михей вернулся с реки сердитый, без рыбы. Он молча затащил лодку в лопухи, велел мне не пускать соседских ребят и уехал в город за блёснами.
Я сел у окна и стал смотреть, как по лодке бегает трясогузка.
Потом трясогузка улетела и к лодке подошли соседские ребята: Витя и его сестра Таня. Витя осмотрел лодку и стал тащить её к воде. Таня сосала палец и смотрела на Витю. Витя закричал на неё, и они вместе спихнули лодку в воду.
Тогда я вышел из домика и сказал, что брать лодку нельзя.
Почему? — спросил Витя.
Я сам не знал почему.
Потому, — сказал я, — что лодка эта чудесная!
Таня вынула палец изо рта.
А чем она чудесная?
Мы только до поворота доедем и обратно, — сказал Витя.
До речного поворота было далеко, и, пока ребята плыли туда и обратно, я всё придумывал что-нибудь чудесное и удивительное.
Прошёл час. Ребята вернулись обратно, а я так ничего и не придумал.
Ну, — спросил Витя, — чем же она чудесная? Простая лодка, один раз даже на мель села и течёт!
Да, чем она чудесная? — спросила Таня.
А вы разве ничего не заметили? — сказал я, а сам старался поскорей что-нибудь придумать.
Нет, ничего не заметили, — сказал Витя ехидно.
Конечно, ничего! — сказала сердито Таня.
Так, значит, ничего и не заметили? — спросил я громко, а сам хотел уже удрать от ребят.
Витя замолчал и стал вспоминать. Таня сморщила нос и тоже стала вспоминать.
Видели следы цапли на песке, — робко сказала Таня.
Ещё видели, как уж плывёт, только головка из воды торчит, — сказал Витя.
Потом они вспомнили, что зацвела водяная гречиха, и ещё видели белый бутон кувшинки под водой. Витя рассказал, как стайка мальков выпрыгнула из воды, спасаясь от щуки. А Таня поймала большую улитку, а на улитке ещё сидела маленькая улиточка…
Разве всё это не чудесно? — спросил я.
Витя подумал и сказал:
Чудесно!
Таня засмеялась и закричала:
Ещё как чудесно!
