Сумасшедшая птица.
Когда мне было десять лет, я прожил целую зиму в деревне.
Я бегал по лесу, выслеживал птиц и узнавал разные интересные подробности их жизни. Это было моим любимым занятием, и я очень скучал, когда что-нибудь мешало моим прогулкам.
Но вот ударили февральские морозы. Поднялась сильная метель.
Отец долго не выпускал меня из дому. Время тянулось ужасно медленно.
Наконец через несколько дней я, проснувшись утром, увидал в окошко ясное голубое небо.
Я сейчас же отпросился у отца, оделся и выскочил на двор.
На дворе было морозно, но тихо. Ярко светило солнце. Глазам было больно от блеска белого снега.
В лес нечего было и думать пробраться. Там намело такие сугробы рыхлого снега, что я на каждом шагу проваливался по пояс.
Пришлось направиться вдоль по реке. С неё, наоборот, ветром смело почти весь снег, так что местами был виден голубоватый лёд.
Птиц не было нигде. Передо мной тянулась длинная белая полоса реки. Справа и слева на её крутых берегах молчаливо стоял засыпанный снегом лес. Даже писка синиц не было в нём слышно.
Я подумал: «Верно, птицы плохо чувствуют себя после такой долгой метели».
Скоро я увидел перед собой на снегу чёрное пятно.
Оказалось, что это мёртвая ворона. Она лежала, уткнувшись головой в сугроб, распластав сбитые ветром крылья.
Я поднял её и осмотрел со всех сторон. Она уже окоченела. Нигде на всём теле её не было ни следа раны или ушиба.
Я понял, что ворону убил мороз.
Мне было очень жалко эту большую крепкую птицу, замёрзшую тут, посреди сугробов. Я утешал себя мыслью, что не все птицы погибли в эти дни. Наверно, мне удастся ещё сегодня поймать какую-нибудь полумёртвую птичку. Я снесу её домой, обогрею, накормлю и буду держать до весны.
Словно в ответ на мои мысли, невдалеке послышалось тихое щебетанье.
Я поднял глаза. Впереди была прорубь. По краю её, у самой воды, прыгала белогрудая птичка. Она дёргала коротким хвостом и заливалась на все лады самой весёлой песней.
«Вот сумасшедшая! — подумал я. — Как она может радоваться в такой мороз?».
Белогрудая птичка не обращала на меня никакого внимания. Мне захотелось ближе рассмотреть её. Но едва я сделал несколько шагов к ней, как птица с размаху бросилась в прорубь вниз головой. Одно мгновенье я ещё видел, как она быстро двигала крыльями, словно летела в воде. Потом она исчезла подо льдом.
Я так и остался стоять с выпученными глазами и открытым ртом.
«Утопилась!» — мелькнула вдруг у меня страшная мысль. Я бросился к проруби. Мелкая вода текла здесь очень быстро. Утопленницы нигде не было видно.
Слёзы навернулись мне на глаза. Я прибежал домой, к отцу, с мёртвой вороной в руках и с удивительным рассказом про белогрудую птицу-утопленницу.
Ворону отец велел мне сейчас же выкинуть, а над моим рассказом долго смеялся. Я не понимал, что тут смешного, и очень сердился на отца.
— Дурачок! — сказал он. — Ведь это была оляпка. Она вовсе не утонула, а прыгает теперь снова по льду и радуется, что обманула тебя.
— Неправда! — горячился я. — Она сошла с ума и утопилась. Я сам видел, как её утянуло под лёд. Течение там такое быстрое…
— Ну, вот что, — остановил меня отец, — беги-ка опять на то место, где ты её видел. Она будет там. А если её там нет, значит, неподалёку от первой проруби есть вторая. Через неё оляпка и выскочила, нырнув от тебя под лёд.
Я опять побежал на реку. Отец мой любил и хорошо знал птиц. Если он говорит, что оляпка бросилась в прорубь нарочно, — значит, есть ещё надежда, что моя белогрудая птичка жива.
У проруби оляпки не было. Но дальше на реке я увидел вторую прорубь, пошёл к ней и вдруг заметил мою утопленницу на обрывистом берегу реки. Она была жива и здорова, бегала по снегу и распевала свою негромкую песенку, похожую на плеск и журчание ручья.
Я побежал к ней. Она слетела к проруби, закачалась на тонких ножках, словно кланялась мне, а когда я приблизился, бухнула в воду, точно лягушка в болото.
Стоя над прорубью, я видел, как она гребла под водой крыльями, словно пловец руками. Потом она побежала по дну, цепляясь изогнутыми коготками за все его неровности. В одном месте она даже задержалась немножко, на моих глазах перевернула клювом камешек и вытащила из-под него водяного жука.
А через полминуты она уже выскочила из другой проруби. Я с трудом верил своим глазам. Мне всё хотелось ещё поближе рассмотреть её. Несколько раз подряд я заставлял её кидаться в воду.
Меня очень удивляло, что под водой она блестит, как серебряная рыбка. Я не знал ещё тогда, что перья оляпки смазаны тонким слоем жира. Когда птица погружается в воду, воздух пузырится на её жирных перьях и блестит.
Наконец ей надоело нырять. Она поднялась на воздух, полетела над рекой прямо, как по ниточке, и в одну минуту скрылась у меня из глаз.
Рассказ «Первая охота»
Надоело Щенку гонять кур по двору. «Пойду-ка, — думает, — на охоту за дикими зверями и птицами».
Первая охота
Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу. Увидели его дикие звери, птицы и насекомые и думают каждый про себя. Выпь думает: «Я его обману!» Удод думает: «Я его удивлю!» Вертишейка думает: «Я его напугаю!» Ящерка думает: «Я от него вывернусь!» Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: «Мы от него спрячемся!» «А я его прогоню!» — думает Жук-Бомбардир. «Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!» — думают они про себя. А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде.
Выпь
«Вот я её сейчас поймаю!» — думает Щенок, и совсем уж приготовился прыгнуть ей на спину. А Выпь глянула на него и шагнула в камыш. Ветер по озеру бежит, камыш колышет. Камыш качается взад-вперёд, взад-вперёд… У Щенка перед глазами жёлтые и коричневые полосы качаются взад-вперёд, взад-вперёд… А Выпь стоит в камыше, вытянулась — тонкая-тонкая, и вся в жёлтые и коричневые полосы раскрашена. Стоит, качается взад-вперёд, взад-вперёд. Щенок глаза выпучил, смотрел, смотрел — не видно Выпи в камыше. «Ну, — думает, — обманула меня Выпь. Не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю». Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, — то развернёт, то сложит.
Удод
«Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!» — думает Щенок. А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял. Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пёстрый лоскут, и торчит из него кривая игла. Удивился Щенок: куда же Удод девался? «Неужели я эту пёструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю». Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка.
Вертишейка
Кинулся к ней, а Вертишейка юрк в дупло. «Ага! — думает Щенок. — Попалась!» Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в чёрном дупле чёрная змея извивается и страшно шипит. Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял — и наутёк. А Вертишейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у неё змейкой извивается полоска чёрных перьев. «Уф! Напугала как! Еле ноги унёс. Больше не стану на птиц охотиться. Пойду лучше Ящерку поймаю». Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке.
Ящерка
Тихонько к ней подкрался Щенок — прыг! — и ухватил за хвост. А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама под камень! Хвост в зубах у Щенка извивается. Фыркнул Щенок, бросил хвост — и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает. «Ну, — думает Щенок, — уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловлю». Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, в воздухе бабочки летают. Бросился Щенок ловить их, и вдруг — стало кругом, как на загадочной картинке: все тут, а никого не видно. Спрятались все. Зелёные кузнечики в зелёной траве притаились.
Кузнечик
Гусеницы на веточках вытянулись и замерли: их от сучков не отличишь.
Гусеница
Бабочки сели на деревья, крылья сложили — не разберёшь, где кора, где листья, где бабочки.
Бабочка
Один крошечный Жук-Бомбардир идёт себе по земле, никуда не прячется.
Жук-Бомбардир
Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился да как пальнёт в него летучей едкой струйкой — прямо в нос попал!
Жук-Бомбардир
Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся — да через луг, да в подворотню. Забился в конуру и нос высунуть боится.
Щенок в конуре
А звери, птицы и насекомые — все опять за свои дела принялись.
