Биография
Биографы Павла Петровича Бажова поговаривают, что у этого писателя была счастливая судьба. Великий сказатель прожил долгую и умиротворенную жизнь, насыщенную событиями. Все политические перевороты мастер пера воспринимал относительно спокойно и в те смутные времена умудрился добиться признания и славы. На протяжении многих лет Бажов занимался любимым делом — старался сделать быль сказкой.
Портрет Павла Бажова
Его произведения до сих пор пользуются популярностью у молодежи и старшего поколения. Пожалуй, немного найдется людей, которые не видели советский мультфильм «Серебряное копытце» или не читали сборник рассказов «Малахитовая шкатулка», куда входят сказы «Каменный цветок», «Синюшкин колодец» и «Дорогое имячко».
Литература
Как известно, будучи студентом, Павел Петрович жил в Екатеринбурге и Перми, где вместо живой природы вокруг были сплошные железные дороги, а вместо небольших домиков — каменные квартиры в несколько этажей. В культурных городах жизнь била ключом: люди ходили в театры и обсуждали светские мероприятия за столиками ресторанов, но Павел обожал возвращаться в родные края.
Иллюстрация к книге Павла Бажова «Хозяйка медной горы»
Там он и познакомился с полумистическим фольклором: местный старичок по прозвищу Слышко («Стаканчик») – сторож Василий Хмелинин – обожал рассказывать народные сказы, главными героями которых были мифические персонажи: Серебряное копытце, Хозяйка медной горы, Огневушка-поскакушка, Голубая змейка и бабка Синюшка.
Иллюстрация к книге Павла Бажова «Огневушка-поскакушка»
Дедушка Василий Алексеевич пояснял, что все его повести основаны на быте и описывают «старинное житие». Это отличие уральских сказов от сказок Хмелинин подчеркивал особенно. Местная детвора и взрослые внимали каждому слову деда Слышко. В числе слушателей состоял и Павел Петрович, который впитывал удивительно-волшебные истории Хмелинина словно губка.
Иллюстрация к книге Павла Бажова «Серебряное копытце»
С тех времен и началась его любовь к фольклорному творчеству: Бажов тщательно вел тетради, куда собирал уральские песни, сказания, легенды и загадки. В 1931 году в Москве и Ленинграде состоялась конференция на тему русского фольклора. В результате совещания была поставлена задача изучения современного рабочего и колхозно‐пролетарского фольклора, затем было принято решение создать сборник «Дореволюционный фольклор на Урале». Поиском материалов должен был заняться краевед Владимир Бирюков, однако ученый не нашел нужных источников.
Иллюстрация к книге Павла Бажова «Голубая змейка»
Поэтому издание возглавил Бажов. Павел Петрович собирал народные былины как писатель, а не как ученый-фольклорист. Бажов знал о паспортизации, однако ее не проводил. Также мастер пера придерживался принципа: герои его произведений – выходцы из России или Урала (даже если эти предположения противоречили фактам, литератор отвергал все, что было не в пользу его родины).
Иллюстрация к книге Павла Бажова «Малахитовая шкатулка»
В 1936 году Павел Петрович опубликовал первое произведение под названием «Девка Азовка». Позже, в 1939-м, в тираж вышел сборник «Малахитовая шкатулка», который при жизни автора пополнялся новыми сказами со слов Василия Хмелинина. Но, по слухам, однажды Бажов признался, что не переписывал свои рассказы с чужих уст, а сочинял их.
В жестокой мясорубке
О счастливом освобождении Павла Петровича из колчаковской тюрьмы известны разные версии, из них самая залихватская и самая фантастическая запущена пермским краеведом А. Шарцем, кстати, лично знавшим писателя. Якобы в освобождении участвовала агентура красных, была продумана многоходовая комбинация и т.д. Никакого заговора, большевистских агентов, однако, не было. То есть никаких этаких романтических обстоятельств. Просто оказалась невнимательна охрана тюрьмы. Кстати, есть сведения, что часть документов была спрятана руководителями отступавших красных войск, вскоре погибших. Может, архив еще и обнаружится, и тогда мы узнаем, что за договоренность была у большевиков с генералом Гайдой.
После освобождения Бажов бежал все же в Екатеринбург (это при белых!), где у него жила семья: трое детей, жена, находившаяся в родовой горячке… Там Павлу Петровичу выправили новые документы на фамилию «Бахеев» (на самом деле это была его родная фамилия, только коряво написанная секретарем) и отправили в направлении Омска, в Камышлов…
Старик умел молчать — и его осторожность была небезосновательна. На Бажова «стучали», и не раз; к счастью, доносчик по камышловскому периоду жизни оказался не очень прилежным
Как считает уральская исследовательница Л.М. Слобожанинова, «полоса войны гражданской» оказалась «продолжительной и жестокой, порой изнурительной для семьи Бажовых, где были маленькие дети». Какое-то представление о том, что испытал человек в этой «мясорубке», в колчаковском тылу, может дать бажовская повесть «За советскую правду». Сам автор убеждал читателей, что выдумки в его произведении почти нет, даже не изменены названия мест и имена действующих лиц. «Оставшиеся в живых могут узнать себя…», — надеялся Павел Петрович.
Нетрудно узнать в подпольщике Кирибаеве «литературного двойника» Бажова. И вот что интересно. Первое издание повести вышло в 1926 году. Раньше писателя критиковали за то, что он не смог показать подлинный героизм подпольщиков, организаторское умение большевика и т.п. (подобные требования выдвигались партийными функционерами часто, вспомним историю со вторым вариантом романа «Молодая гвардия» А. Фадеева).
Сегодня исследователи бажовского творчества выступают за новое прочтение раннего произведения писателя. У них словно открылись глаза, и подлинный смысл повести, гораздо более глубокий и сокровенный, дошел, наконец, до нас. Суть в том, что Кирибаев-Бажов видит все, отмечая зверства обеих воюющих сторон. Не проходит он мимо и позиции старообрядцев, живущих в том таежном селе, где создается партизанский отряд. «Кержацкое» население не поддерживает ни белых, ни красных
Сам писатель пишет в предисловии: «…Картины зверств обезумевших генералов и атаманов, дикие выходки спившегося офицерства, заячье метание эсеров и героизм сибирского крестьянина, вышедшего с топором против пехоты, с кольями против кавалерии, с деревянной пушкой против артиллерии, — все это невольно притягивает внимание и укладывается в яркие, незабываемые образы…»
Отметим еще, что в 18-м году Бажов вступил в партию большевиков. Во время «пермской катастрофы» он служил 29-й дивизии не просто редактором газеты «Окопная правда», но был и заведующим информотделом, секретарем партячейки. Так что в колчаковском плену его ждала верная смерть… если бы не счастливое избавление.
Частично обстоятельства его спасения, и главное, психологическое состояние беглеца, можно представить по его собственному воспоминанию об одном рассказе, опубликованном им в «Окопной правде». Однажды какой-то красноармеец прислал рассказ, озаглавленный корявым почерком: «В карасинке». Оказалось, это рассказ о том, как боец вырвался из плена. Вошедшие в город белогвардейцы загнали всех пленных в Нобелевский керосиновый склад. Бажов говорил своему первому биографу Л. Скорино об этом красноармейце так, как будто о себе, право слово: «…Переживания в «карасинке», радость, когда выбрались. И рассказано живыми, свежими словами. Да, иной раз Эолова арфа превосходит произведения композиторов». (Эол у древних греков — повелитель ветров, здесь: не выдуманное, стихийное творчество).
В том же 18-м году где-то возле нобелевской «карасинки» был расстрелян и закопан в мотовилихинскую землю (по одной из версий) Михаил Романов, последний царь русский.
Личная жизнь
Известно, что на протяжении долгого времени Павел Петрович не был вовлечен в отношения с женщинами
Писатель не был обделен вниманием милых дам, но в то же время не был и донжуаном: Бажов не окунался с головой в мимолетные страсти и романы, а вел аскетичную холостяцкую жизнь. Почему до 30 лет Бажов оставался одиноким, объяснить сложно
Литератор увлекался работой и не хотел распыляться на проходящих мимо барышень, а также верил в искреннюю любовь. Впрочем, так оно и случилось: 32-летний фольклорист предложил руку и сердце 19-летней Валентине Александровне Иваницкой, бывшей ученице. Серьезная и образованная девушка ответила согласием.
Павел Бажов с женой и матерью
Это оказался брак на всю жизнь, возлюбленные воспитали четверых детей (в семье родилось семеро, но трое умерли в младенческом возрасте от болезней): Ольгу, Елену, Алексея и Ариадну. Современники вспоминают, что в доме царил уют и не происходило случаев, чтобы супругов обременяли бытовые или иные разногласия. От Бажова нельзя было услышать имени Валя или Валентина, потому что Павел Петрович называл возлюбленную ласковыми прозвищами: Валянушка или Валестеночка. Писатель не любил опаздывать, но, даже уходя на собрание в спешке, возвращался на порог, если забывал поцеловать на прощание горячо любимую жену.
Павел Бажов с семьей
Павел Петрович и Валентина Александровна жили счастливо и поддерживали друг друга. Но, как и у любого другого смертного, в жизни писателя бывали как безоблачные, так и горестные дни. Бажову пришлось пережить страшное горе – смерть ребенка. Юный Алексей погиб из-за несчастного случая на заводе. Также известно, что Павел Петрович хоть и был занятым человеком, но всегда выделял время на разговоры с детьми. Примечательно, что с отпрысками отец общался как со взрослыми людьми, давал право голоса и выслушивал их мнения.
Как гору копать по-турчаниновски
Сказ, конечно, со сказкой одного корня. И горы Медной нет. Такой, как люди себе в фантазиях рисуют – точно нету. Так что горы в виде «железной шапки» хозяйкиной и не ищите. Да и не было ее такой вовсе. Никогда. А много что было другое, и до сих пор есть кое-что.
Это теперь от Екатеринбурга до Сысерти на машине минут сорок, а до Полевой (теперь город Полевской) – минут десять накиньте. А до Горного Щита и вовсе четверть часа. Раньше не так было. «Полевую, сказывают, казна ставила. Никаких еще заводов тогда в здешних местах не было. С боем шли. Ну, казна, известно. Солдат послали. Деревню-то Горный Щит нарочно построили, чтоб дорога без опаски была. На Гумешках, видишь, в ту пору видимое богатство поверху лежало, — к нему и подбирались». А на Гумешках» — это и есть Полевая. И Медная гора. Гора не все, что в небо торчит. Иная и вглубь растет. Смотря какая гора-то. И дело уральское не зря «горным» называется.
Только не шло в Полевой дело до барина Турчанинова. Сам-то Турчанинов сирота, звался в детстве Лешкой Васильевым. Его в люди солепромышленник вывел, Турчанинов Михаил Филиппыч. Не папаша ему, а бойкость в мальчишке приметил. Говорят, правду из пленных турок был, и сметлив. Лешка-то Васильев на дочери турчаниновской женился, как тот преставился, и фамилию тестя взял. Удачлив очень был очень Алексей тот – иной рубль бумажный пулей насквозь проскочит, а этот и вдоль деньги, и вдоль жизни попал, 83 года прожил и лет с двенадцати не горевал. Раз. Турчанинову глянулся – приказчиком стал у него – два. Не труслив был: самому Пугачеву отпор дал – вместе с рабочими заводскими. За то и дворянином Екатериной-царицей был сделан, и в герб ему цаплю с камнем в лапке нарисовали. Цапля та теперь в гербе города Сысерти, а раньше и в клейме сысертских заводов была. В музеях можно поглядеть. И помер в богатстве богатейшем, нынче такого и нет ни у кого. В Лавре на могиле памятник сам Мартос изготовил – весь, слышь-ка, с уральского камня. И звали его на заводах не иначе – «барин». И Полевую, и Сысерть как бросовые прииски взял, а через хитрость – с солью породу варили, и больше меди брали – первым стал на Урале.
Башкиры в то время, в начале XVIII века, сильно тут лютовали. Не давали заводы ставить: ни варить, ни добывать. Беглые озорничали, ага. Потом Пугачев. У Бажова про то сказа нет, но не пустили мужики войско пугачевское в Полевую, и в Сысерть не пустили, и в сам даже Екатеринбург. Видать, хуже Турчанинова им Емеля показался. Но не всем. Кто и к Пугачеву рванул, тоже своя сметка была. Сшиблись две правды – одна другой не перемогла.
2019 год: о чём мечтают любинцы?
Спустя ещё полвека Любина, увы, не смогла избежать судьбы многих малых российских деревень. Сегодня это деревенька в одну улицу – Ленина. Если вы пройдётесь по ней, то найдёте и школу, и детский сад, и сельский совет, но эти здания давно не используются. С девяностых годов население начало убывать, и одно за другим учреждения перестали быть востребованными. Сейчас в Любиной прописан 41 человек, но фактически живёт раза в два меньше.
Главная и единственная улица в Любиной – улица Ленина. Фото: Алексей Кунилов
В Любиной хватает таких заброшенных зданий – с течением лет они перестали быть востребованными. Фото: Алексей Кунилов
На работу люди ездят в соседние населённые пункты. За школьниками – их двое – приезжает автобус. Из социальных объектов – небольшой магазин Байкаловского потребительского общества.
В Любина есть маленький универсам. То, чего в магазине нет, могут привезти на заказ. Фото: Алексей Кунилов
– Деревня, конечно, небольшая, но мы её не забываем, – рассказывает глава Краснополянского сельского поселения Людмила Федотова. – В прошлом году силами администрации Байкаловского муниципального района провели ямочный ремонт участка дороги, ведущей в Любину, перед деревней Кондрашина, а нынче запланировали обустроить в деревне пожарный водоём. Два года назад по просьбе жителей установили памятник участникам Великой Отечественной войны – старый памятник был в ненадлежащем состоянии. Каждый год 9 Мая возле памятника проводим митинг, правда, иногда организаторов на нём больше, чем участников.
Памятники участникам Великой Отечественной войны в Любиной: новый и старый. Фото: Алексей Кунилов
О любинском пути большинство нынешних жителей знают только по книге Бажова да по рассказам знакомых. В их числе – Фаина Михайловна Кононова, которая переехала в Любину из Новосибирска в шестидесятые годы.
– Я сама работала в магазине, а супруг трудился механизатором, – рассказывает она. – Здесь были две молочно-товарные фермы, люди занимались и свиноводством, и овцеводством, и лошадей держали – работы хватало всем. Вот скажите: что можно придумать, чтобы молодёжь снова начала возвращаться сюда, работать и зарабатывать?
Фаина Михайловна Кононова (на снимке слева) живёт в Любиной больше полувека. Фото: Алексей Кунилов
В соседней деревне Кондрашиной, кажется, нашли ответ на этот вопрос. Там стоит крепкое крестьянско-фермерское хозяйство. У здания советских времён шеренгами выставлена новая техника. Американский трактор «Case», немецкая сеялка, французские плуги – всё было закуплено за последние несколько лет.
– Работать начали пятнадцать лет назад на базе СПК «Единство», – рассказывает руководитель КФХ Николай Губин. – В первый год посеяли гектаров триста – остальное зарастало бурьяном. Сейчас разработали до 2,2 тысячи гектаров. Сеем зерновые, зернобобовые и технические культуры. Бажов прав: земли здесь хорошие, плодородные, главное – их не запускать.
Техника КФХ Николая Губина. Фото: Алексей Кунилов
В хозяйстве работает 16 человек, в том числе и любинцы. Практически все работают со дня основания КФХ.
– Лично с Бажовым не знакомы! – шутят они, охотно пересказывая истории, услышанные из вторых и третьих уст. Но куда охотнее делятся нынешними тревогами и радостями.
Со времён создания «Пяти ступеней» тревоги стали иными. Нынешних аграриев волнует не общественный севооборот и не «кулаки-вредители», а проволочки с получением кредитов (что нередко затягивается на несколько месяцев), и отсутствие постоянных правил игры для желающих получить помощь от государства (так произошло в этом году с погектарной поддержкой).
А поводы для радости почти не изменились: обновить технику, собрать хороший урожай вопреки немилостям погоды. В позапрошлом году закупили элитный сорт яровой пшеницы в Московском НИИ сельского хозяйства «Немчиновка» и собрали рекордный для района урожай – 70 центнеров с гектара. Недавно в хозяйство вернулся работать агрономом выпускник аграрного университета в Екатеринбурге Владимир Ермаков — ещё один повод для гордости!
— Сегодня, как и девяносто лет назад, нужна толковая молодёжь, которая захотела бы вернуться в сельское хозяйство,- говорит Николай Губин. Чтобы история таких деревень, как Любина, не застывала в 13 очерках и в трёх музейных альбомах, а могла продолжаться. Чтобы всегда было о чём и о ком «шуметь печати». Но это будет уже другая ступень в жизни Любиной.
Опубликовано в №79 от 08.05.2019 под заголовком ««Облгазета» увидела любимую деревню Бажова»
Автор Павел Петрович Бажов
Через межу
I
— Бакенщик! Телята тут ходят?
Круглолицый парень, усердно обстругивавший черемуховый прутик, даже вздрогнул от неожиданности и быстро повернул голову.
На тропинке, по которой он обычно поднимался от реки к лесу, стояла женщина с корзинкой. Женщина была в лаптях, в сарафане неопределенного «старушечьего» цвета и в белом, повязанном уточкой платке. Будничный крестьянский наряд, однако, казался малоподходящим и яркому лицу и всей стройной, ловкой и подвижной фигуре. Парень даже застыдился своей выгоревшей на солнце рубахи и обтрепанных галифе защитного цвета.
— Глухой, что ли? Тебя спрашивают. Телят видишь тут около будки?
— Ходят какие-то. Каждый вечер около будки спят.
— Сколько их?
— Да пять голов. Не прибыло, не убыло. Днем где-то по лесу путаются, а как вечер, так сюда и вылезут. Грудкой тут и спят. Видно, около человека им веселее.
— Один живешь?
— Один.
— Тоскливо, поди?
— Приходи вечерком. Сама увидишь, тоскливо ли.
— Замолол, — строго остановила женщина. — Его добром спрашивают!
— Что больно сердита?! Пошутить нельзя.
— Худые твои шутки. Человека в глаза не видал, а сейчас языком повел куда не надо.
— Ты и познакомься, чем ругаться. Подходи поближе, посидим, поговорим. Ты мне, я тебе расскажу, вот и выйдет знакомство. Не к спеху тебе с ягодами-то.
— Ласкобай ты, гляжу. Научился девок подманивать.
— Не ходят тут. Когда и появятся, так грудкой. Куда мне. Лучше постарше, да одну. Спускайся. Не скажу мужу-то.
— Нет у меня мужика. Вдова я.
— О-о! Тоже невесело живешь? Самая пара мне, горюну. Иди — чайку попьем. Ягоды твои, еда моя. Воды принесу, огонек готовый. Ладно?
— Дешевкой хочешь обойтись…
— Подкину коли. Для молоденькой не жалко. Чай у меня всех сортов. Фамильный… поджаренная морковка из бабкиного огороду, и фруктовый есть земляничный, брусничный, черничный… Из прошлогоднего сору граблями нагреб. Куча! Густо заварить можно. Сахар есть. Из паренок конфетки вырежем. Не хуже шоколадных. Иди!
— Ну-ну, язык у тебя бойко ходит, — улыбнулась женщина и стала спускаться по песчаной тропинке к будке.
Будка бакенщика ничем не отличалась от сотен других, поставленных вдоль берегов многоводной, но все еще пустынной северной реки. Место выбрано на пригорке, чтобы можно было хорошо видеть все опознавательные знаки участка: два бакена, две вехи и перевальный столб. Ниже к берегу, вправо, на серой широкой полосе гравия блестело водяное окно. От него до воды тянулась мокрая дорожка. Это безыменный ключ. От него и будка называлась — «У ключа».
Водная равнина блестит миллионами маленьких зеркал, будто плавится под горячим июльским солнцем. Глаз отдыхает лишь на кудрявой кайме противоположного низкого берега. На всем огромном просторе, который охватывает глаз, ни одного признака жилья. О человеческой жизни говорят лишь сигнальные знаки на реке и берегу, да внизу маячит дымок.
Не скоро придет этот пароход. Он еще будет приваливать у деревни Котловины, которая скрылась за лесистым мыском. До этой пристани от будки считается шесть километров. Выше по реке, в пяти километрах, целый куст мелких деревушек, домов по двадцать — тридцать каждая. Но ни одной из них тоже не видно из-за леса и прихотливых извивов береговой линии.
- …
Крепость уральская
Работали на прииске кто? Крепостные. Врагу такой судьбы не пожелаешь. Это было. Турчанинов свое не упустил, все ему в руку: «набрал народу не то что для медного заводу, а на все работы хватит. Изоброчили больше, а кого и вовсе откупили. Крепость, вишь, была. Продавали людей-то, как вот скот какой».
Крепость и где угодно людей изводила. А уж на Урале… И вот ведь что приметно. Рабочий заводской – не копейка, не всяк одинаков. Иной на полверсты в землю видит, другой секрет знает, как руду с солью варить или другой какой. А мастер – так тот на вес золота был бы. Он от обиды и козла выпечь может. Только крепость всех подравняла. Приказчику опять же выгода. Пять сотенных положи, да угости его, да подольсти – глядишь и выкупишься. Может быть. А если что не по его нутру – в солдаты. Даром что слова «рабочий» да «заводской». Крестьянин ты. Казенный крестьянин, «посессионный», или вовсе заводчиков. Разрешили для заводов и купцам крестьян покупать. И бродяг по всей империи в отлов – да на Урал брать. И девок всяких гулящих, и воров, и просто беглых – всех туда. Рукоемкое дело – заводы.
И жизнь там была недолгая. К сорока уже и сами на волю отпускали. Цифирь не хотели портить – за крестьянина, что в заводе помер – взыскивали с приказчиков-то. Вот и давали на дожитие вольную. Иди в тот же завод, на прииск, куда всю жизнь ходил – только сам собой.
А сколько людей по жадности друг друга извели? В солдатчину отдали? Сколько наушничеством жили, как Сочень, сколько в убойцы, как Северьян? И не канули ведь имена-то – про Турчанинова в ученых книжках пишут, а про этих – сказ из памяти людской взят. И хотели б поди они, чтоб их забыли – так не скоро забудут. Как живые перед глазами.
Духовная «полоса»
Действительно, почти не исследованной остается «духовная полоса» жизни знаменитого сказителя. Объяснение можно найти простое: в зрелые годы его пугала семинария…
Уже в юности наш бурсак тянулся к литературному труду. Чем он занимался в те годы? Как он сам позже вспоминал, — «мелким репортажем в пермских газетах, корректурой». Жилось семинаристу непросто, он вынужден был прирабатывать.
— Я начинала исследовать работу юного Бажова в пермских газетах, — сказала мне Нина Викторовна. — У него было несколько псевдонимов, всего мне известно около двадцати. «Ритор», например, — это прозвище его. Позднее появится «Чипонев», что означало: «читатель поневоле», так он подписывался чаще всего под библиографическими заметками…
Н. В. Кузнецова справедливо ожидала от пермских краеведов продолжения исследования. Мне также было известно несколько бажовских псевдонимов: П. Деревенский, П.Осинцев (по девичьей фамилии своей матери), Днев, Огнев. Иногда он подписывался инициалами: П.Б. Егор Колдунков — с таким псевдонимом-синонимом вышла его ранняя повесть «Зеленая кобылка». Конечно, это еще не все, изучение газетных публикаций Бажова нужно продолжить.
Что касается неиспользованности темы религии, то в этом моя собеседница и права, и нет. Мало кто знает, что Бажовым был, например, записана полубыль-полулегенда про «водолазов». Очень страшная «сказочка»… (Прочитать ее можно на сайте «Ураловед»).
Водолазами называли священников, которых взбунтовавшиеся уральские крестьяне (например, в ходе «картофельных бунтов») протаскивали за волосы подо льдом замерзшей реки, или окунали в колодец, добиваясь от них правды. А правда нужна была такая: где та царская бумага с «золотыми строчками», по которой мужикам послабление будет (причем есть разные варианты требований крестьян)…
Примечание. Картофельные бунты начались в 1841 году в ряде волостей Осинского уезда. Крестьяне отказывались проводить общественные посадки картофеля, видя в них форму барщины на помещика, которому их, якобы, продали. Губернатор И. И. Огарев выезжал с воинской командой на место беспорядков, как пишет историк В. В. Мухин, губернатору удалось путем личного убеждения прекратить волнения, однако 20 наиболее упорных крестьян были подвергнуты «полицейскому исправлению, то есть, порке. Порядок был восстановлен, беспорядки прекратились, чтобы… через год повториться вновь в других уездах, Камышловском, Ирбитском и Шадринском.
И ведь дело-то происходило не в годы гражданской войны, когда священство избивали, уничтожали, топили в Каме десятками, — а в середине «спокойного» XIX века. Первый раз история о «водолазах» была опубликована В. Бирюковым (со ссылкой на Бажова) в сборнике дореволюционного фольклора Урала в 1936 г. От составителя есть там любопытное примечание про то, что тов. Бажову во фронтовой обстановке 1918 г. удалось услышать историю обоснования такого «необычного употребления слова» (!)
Но проверить, было ли это «творимой легендой», личным художественным вымыслом рассказчика, красного партизана, или имело широкое распространение на деле, — краеведу не удалось… Страшная история была переработана Бажовым в сказ «Про водолазов»; опубликована в журнале «Огонек» в 1951 году, в 16-м номере, вошла она и в собрание сочинений П.П. Бажова.
Примечание. Еще одно размышление Бажова на ту же тему народной религиозности: «Был у меня один знакомый — бывший комиссар финансов… в районном масштабе. Казалось бы, интеллигентный человек. Так он в 1918-м приехал в свое село, пошел в церковь, надел на себя ризу и сплясал в алтаре. Вот ведь какая психология. И люди-то ведь были неплохие…»
Шесть лет, проведенные Павлом Бажовым в Пермской семинарии (1893-1899), плюс восемнадцать лет учительства в духовных учебных заведениях епархии дали ему очень многое. Такая школа не могла пройти бесследно. И в советские годы духовный опыт нередко «пробивался» в его произведениях, подспудно определял поведенческую модель, сам образ жизни. При том, что ему, как журналисту партийной печати — в 1920-е годы он работал в «Уральской областной крестьянской газете» — приходилось писать и публиковать атеистические заметки.
Двадцатые годы: «Почему в Любиной дружные мужики?»
С 1923 по 1930 год Павел Петрович работал в областной «Крестьянской газете» и много путешествовал по уральским деревням и колхозам. Через Любину шла дорога от Ирбита до Байкалово и Талицы, и неудивительно, что Бажов там не раз останавливался. По его воспоминаниям, «посещения были краткосрочны, но регулярно каждый год». Итогом наблюдений стала сначала отдельная повесть «Потерянная полоса», а в 1930 году – книга «Пять ступеней коллективизации», которая вышла тиражом в 15 тысяч экземпляров. В книге – 13 очерков, повествующих о непростом пути к колхозному строю в отдельно взятой деревне, и о всех трудностях столкновения нового со старым.
В руках библиотекаря села Чурманского Веры Мамариной — уникальный экземпляр книги Бажова. Он напечатан на машинке и вручную оформлен в переплёт. Вместе с другими краеведческими материалами его перевезли сюда, когда библиотека в Любиной закрылась. Фото: Алексей Кунилов
Первый раз Бажов отправился в поездку с вопросом: почему в деревне Любиной дружные мужики? О них он услышал от одного из агрономов. В письмах селькоров тоже об этом говорилось: то любинцы первыми закончили землеустройство на полях, то общедеревенским собранием отменили три церковно-религиозных праздника. В других местах это встречало упорное противодействие. Но не в Любиной.
Оказалось, всё дело – в пожаре. Перед началом колхозного пути выгорел центр деревни, где были расположены самые зажиточные дома. Большинство погоревших выехало из Любиной на выселки, и деревня оказалась почти обескулаченной. Остались лишь беднота да ровнячок-середнячок. Они и начали строить новый быт.
В 1926 году в сельскохозяйственной артели «Победа», которая объединяла 35 дворов, появился первый трактор «Фордзон», за который уплатили 947 рублей. За его руль сел секретарь деревенской ячейки партии Николай Григорьевич Воинков. Спустя несколько десятилетий он напишет собственную книгу воспоминаний о Любиной (сейчас её экземпляр можно найти в Байкаловском краеведческом музее).
Больше всего Павла Петровича поразило тогда незатейливое, довольно тесное здание школы, построенное любинцами на свои средства в голодный 1921 год. В ней училось 50 детей из Любиной и соседних деревень Воинковой и Кондрашиной. В 1928 году артельщики своими силами построили Дом культуры и детский сад, в 1929 году – общественную столовую.
В сельском хозяйстве любинцы тоже были настроены оптимистично: «Уж если в голодуху школу построили, то неужто землеустройство не осилим?» Осилили. Да так, что к 10-летию Октября на окружной выставке их поля ставили в пример: «был поставлен во всю комнату лоток с землёй, где была дана точная копия любинских полей с посевами культур». По итогам выставки, писал Бажов, Любину премировали вторым трактором.
«Само хозяйство артели было выставкой», по словам писателя. Он рассказывал, как в Любину ездили целыми экскурсиями перенимать опыт. В начале 1929 года деревня стала центром кустового объединения «Авангард», куда вошли восемь коллективов, а спустя полгода – производственным участком Краснополянского колхоза «Гигант». Неудивительно, что этой деревней Бажов искренне восхищался и жалел, что печать мало шумела о ней.
